Ровесники города: билет на Щегловск

От редакции: На А42 стартует новый проект "Ровесники города", посвященный сразу двум юбилеям – Кузбасса и его столицы. Участники проекта – люди, которые родились в то время, когда Кемерово еще был Щегловском.

Они видели, как зарождался наш город, как строились в нем мосты, школы и улицы. Они помнят, как по радио объявили о войне, и знают, какой ценой Кузбассу досталась Победа. Сегодня этим людям 90 и более лет, им есть что нам рассказать.

Отметим, что в этом проекте нет ни одного постановочного слова и ни одного постановочного фото.       

Имя: Анна Фроловна Тарасова, 94 года

Родилась: 30 ноября 1918 года, Томская губерния

Живет: Кемерово

В документах записано, что я родилась 30 ноября, но поскольку крестили меня 18 декабря, то в семье мы всегда отмечали именно эту дату. Мои внуки и правнуки даже не знают, что мой действительный день рождения – в ноябре.

Я даже помню митинги после смерти Ленина – тогда был очень холодный день. Знаете, бывает так странно: забываешь фамилии друзей и родных, зато прекрасно помнишь, как в один морозный день, когда тебе было лет пять, все ушли на митинг, потому что умер Ленин.

Мне никакое Кемерово не надо, дайте билет на Щегловск

В третьем классе я в один год училась сразу в четырех школах: в Иркутске, Даурии, Чите и снова в Иркутске. Отец – военный, поэтому на одном месте мы долго не задерживались. Когда были события на КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога, - прим. ред.), мы поехали за отцом в Даурию, потом папа получил трехмесячный отпуск, и семья отправилась погостить к родственникам в Елыкаево, а меня на месяц решили оставить у учительницы, чтобы я могла спокойно доучиться.

В начале каникул я пришла за билетом на вокзал и говорю: "Дайте мне билет до Щегловска", а кассир привстала, посмотрела и отвечает: "Девочка, нет такой станции". Я удивилась: "Как же нет?" Она говорит: "Вот есть Кемерово". А я в ответ: "Нет, мне никакие Кемерово не надо, мне надо Щегловск. Это в сторону Юрги, у меня там пересадка". В итоге она дала мне билет до Юрги. Это был 1929 год, о Кемерове я тогда ничего не знала и была уверена, что еду в Щегловск.

С собой я везла великую по тем временам ценность – чайник. Воды тогда в вагонах не было, и с моим чайничком люди бегали на остановках за кипятком. В Юрге уже знали, что Щегловск теперь Кемерово, и на тамошнем вокзале билет мне продали сразу. Кассир еще сказала: "Девочка, да тебе и четверти билета не надо", потому что меня из кассового окошка даже видно не было.

Светлые волосы Волошиной

Потом мы переехали в Кемерово. Я заканчивала здесь школу №30, а в двенадцатой училась моя ровесница Вера Волошина – будущая разведчица. Мы постоянно занимались спортом, зиму и лето проводили в залах и на стадионе. Однажды мы с Верой даже разделили первое место в городских соревнованиях по велоспорту. Она была немножко гордячка, не очень близко сходилась с девочками. Я хорошо ее знала, но потом наши пути разошлись: она поехала поступать в физкультурный, а я осталась здесь.

Физкультурница Вера была очень сильная, гибкая. Замечательно прыгала в высоту. Мне всегда нравились ее волосы, длинные и светлые. И даже когда она их остригла, все равно было красиво, потому что волосы у Веры были густые.

Молодость сильнее войны

В ночь на 22 июня 1941 года я была на дне рождения у подруги. И вдруг объявляют войну. На следующий же день мы с девчатами пришли с заявлением. В декабре я окончила курсы медсестер, получила справку и мобилизовалась в 303 дивизию – целиком кузбасскую. В военкомате встретила нашего учителя физкультуры, на фронте его ранило, поэтому он вернулся и стал работать в военкомате. Он мне сказал: "Ты чего пришла? Ты что, думаешь, это кино? Фронтовые подруги? Не выдумывай, видишь, какой я оттуда вернулся?" Но я все равно пошла, нас было сто человек девчат – это только из Кемерова. Перед отправкой на фронт наш командир дивизии собрал всех девушек-добровольцев и сказал: "Это не шутки. Если завтра кто-то из вас не придет на сборный пункт, то никто ничего вам не скажет". Человека два, правда, не пришли, а остальные все явились.

Женской одежды совсем не было. Самые маленькие ботинки, какие выдали, – 45 размера. А у меня – 35, у некоторых девушек был и вовсе 33. Мы туда обмоток намотаем побольше, и вперед. Под конец войны – да, хорошо стали одевать, а в первое время с этим было очень сложно. Мы шли по песку и очень радовались, что у нас ботинки и обмотки – песок не попадает. А те, кому выдали кирзовые сапоги, намучились: голенища-то в них широкие, а ножонки у девчонок худенькие. Они набрали туда песка и ноги все смозолили до крови, их, бедолаг, отправили домой еще до фронта.

Мыли голову мы в касках. Девушки на фронте волосы стригли, но помыть голову – это всегда было за счастье. Каски использовали вместо таза, их очень много лежало на земле – немецких и русских. Молодость сильнее войны. Знаете, под Воронежем было минное поле, и наши мальчишки бегали на него за цветами для девчат. Таскали нам цветы, представляете, несмотря на мины!

Пельмени из Кузбасса

В каждую роту при полках давали одну или двух медсестер. Все говорили, что девушки на войне ходили в юбочках. Какие юбочки? Где скрыться в окопах? Одна девушка среди сотни ребят. Из окопов не вылезешь, туалетов там, конечно, нет. В таких условиях жили жутких, а потом говорят: "Ох, эти фронтовички!" А этим фронтовичкам еще как досталось. Лучше голодом сидеть, чем вот так по окопам.

Ели раз в сутки. Жидкую еду – полусуп, полукашу – нам привозили на лошадях. А еще на день давали пайку сухарей. В конце войны провиант стал богаче – кашу начали давать с заправкой, появилась даже американская тушенка.

К новому 1942 году кузбассовцы послали нам  целый эшелон продуктов и теплых вещей. Представьте, там были даже пельмени. Конечно, они не всем достались. Где там – на целую дивизию? Да и как их варить, в таких условиях? Но сам факт, что отсюда кузбассовцы, которые сами жили впроголодь и получали все по карточкам, организовали такой эшелон – вот что удивительно. Там даже была водка в бутылочках из-под "Шипра". Это все, конечно, мелочь, но она замечательно показывает, как тыл помогал фронту. Мысли об этом давали нам большую силу.

Вы не похожи на сибиряков

Вытащишь раненого – вот он лежит, сам себе перевязку делает.  Днем к нему подползти нельзя, нам запрещали. Потому что местность открытая, один идет его выручать – погибают двое. Шли к нему только ночью, без фонариков или света, не разрешалось даже курить. Элементарные перевязки начинали делать только утром, когда появлялся дневной свет. Вот смотришь на раненого – жалко его, но ничего не поделаешь.

Когда мы пошли от Воронежа освобождать села, то зашли в один дом и услышали, как женщина говорит сестре: "Вот сибиряки придут – нас освободят". Мы ей: "А разве мы не похожи на сибиряков?" Она отвечает: "Да куда вам? Сибиряки-то здоровые!" Между прочим, я считала, что запад культурнее и просвещеннее нас, а на самом деле они ничего про нас не знали. Искренне считали, что мы тут почти дикари какие, с медведями живем. Но в одном они были правы: сибиряки многих освободили. Москву-то кто отстоял? Мы.

Чужая кофточка в горошек

День Победы застал нас в Германии. Мы с подругами пошли фотографироваться в фотоателье. Денег у нас не было, да они и не ценились. Из тех мелких бумажек, которые были у нас на фронте, мы даже делали самокрутки для солдат, когда у тех не было бумаги, чтобы покурить. А курить им очень хотелось. Мы фотографировались за сахар – им в наших солдатских пайках заменяли табак. А на следующий день я пришла фотографироваться одна. В ателье была женщина, а я так устала от формы, что попросила, чтобы она дала мне какую-нибудь кофточку, если есть. Какую угодно. Она дала мне черную в горошек, и вот она – моя фотография в чужой кофточке.

Уехать с фронта оказалось непросто. В Москве я пришла на вокзал, там стоял поезд до Новосибирска, но мест в нем уже не было. Мне на станции говорят: погуляй денек по Москве, посмотри столицу. А мне куда там смотреть – я домой хочу, к маме, а тут стоит поезд до дома. Мою сгущенку проводник бы и рад взять, но действительно нет мест.

Я ходила по вокзалу, толкалась около вагонов. Тут из окна выглядывают солдаты, спрашивают: "Ты чего, сестренка, бродишь?" Я сказала, они взяли мой чемоданчик, сумку и меня заодно – через окошко. Выручили меня мои братишки. Целый день я сидела в страшной тесноте, а потом люди начали потихоньку выходить, стало свободнее.

Только не лежать

Замуж я вышла после войны за того, с кем дружила еще в Кемерове. Он военный, моряк, поэтому его призвали сразу, а я ушла после. Когда я написала своему будущему мужу, что ухожу на фронт, он ответил: "Тебе что, дома места мало?" Он был недоволен. А после войны мы снова встретились, поженились, родили троих детей. Я работала сначала в школе, в начальных классах, потом – секретарем в облисполкоме, в Совете ветеранов.

Всегда любила рукодельничать – у меня дома очень много шалей, вышивок. Беретов – не пересчитать. Ой, расхвасталась я вам! Вот не знаю – вроде и дети были, и работа, и дел много, а все-таки выкраивала часы, чтобы все это вязать-вышивать. Одно время я все свои вышивки убрала: решила, что немодно. А потом снова достала, развешала.

Сейчас я хочу только одного: как можно дольше оставаться подвижной. Только бы не лежать – вот о чем я больше всего думаю сегодня, это мое самое заветное желание.

Слишком много вещей

За 90 лет люди сильно изменились. Больше всего это чувствуется по детям, я же тут во всех школах уже была. У детей, особенно переходного возраста, какое-то безразличие ко всему. Они теперь какие-то сразу взрослые. Литературу не читают – у всех компьютеры. Моему вот пятилетнему – уже купили. А еще, знаете, сейчас совсем нет простоты. Мы, помню, когда собирались, то у нас что было на столе, тем и довольны. А теперь всюду вещизм, хрусталя понаставлено, каждый старается перед другим похвалиться. Мы проще были и, кажется, дружнее.