Крысы Машки и угольный «макияж»: будни кузбасских шахтёров

Уставшие, чумазые, но довольные проделанной работой, они выходят после смены из забоя. Чтобы на следующий день снова спуститься под землю — на 400, а то и на 500 метров.
Тернист путь каждого шахтёра. Накануне главного кузбасского праздника мы решили узнать, за что же шахтёры любят свою работу, зачем они подкармливают шахтовых крыс и какой он — шахтёрский юмор. А также пообщались с Натальей Акуловой, муж которой погиб на «Распадской». После трагедии в семье Наталья сама ушла работать … в шахту.

«Хотелось набирать в руки уголь и есть его»

Имя: Леонид Лагутин
Стаж работы: 40 лет
Место работы: шахта имени С. М. Кирова
Занимаемая должность: горнорабочий, начальник очистного участка, сейчас — пенсионер
«На шахту я попал из-за … девушки, она уговорила меня поступить в горный техникум. Парадокс: я поступил, а она нет».
С этой девушкой Леонид Лагутин дальше жизнь не связал, а с шахтой — крепко-накрепко. С 1972 года и до пенсии он посвятил себя шахтёрскому труду: в течение 32 лет был начальником очистного участка. За это время его бригада добыла 40 миллионов тонн угля: 1/5 часть всей добытой продукции шахты за 80 лет существования.
«Я всей душой полюбил свою профессию. Да, в шахте тяжело: грязь, обвалы, замкнутое пространство, изнуряющий физический труд. При спуске по стволу на 400 метров давление давит на ушные перепонки. Каждый год после медкомиссии отсеивается по 30-40 человек: то с лёгкими проблемы, то руки-ноги или спина болят. Много и рабочих травм. Бывало, что мужиков прижимало вагонетками. Всякое случается. Главное — соблюдение правил техники безопасности. Меня часто спрашивали, сколько я могу продержаться без курения под землёй. Иногда приходилось по 18-20 часов работать — о сигаретах там не думаешь. Но стоит только подняться на поверхность — голодным, уставшим — первым делом хочется не поесть, а покурить. Знаете, плюсов в шахтёрской работе тоже немало: она интересна и всегда разнообразна. Признаться, когда я видел, какие у нас превосходные выработки, хотелось набирать в руки уголь и есть его. А люди? Сколько профессионалов вырастила шахта! Только у меня в бригаде работали сразу два Героя Кузбасса — Борис Михалёв, ныне депутат Госдумы, и Анатолий Коломенский. А ещё: мне сейчас 67-й год пошёл — никто не верит. Говорят, что выгляжу намного моложе. Может, это меня шахта так сохранила?!»

В суеверия Леонид Лагутин не верит — все шахтёрские приметы считает выдумкой обывателей.

Женщина в шахте — к несчастью.

«Это не так. Раньше на вентиляции, например, работали в основном девушки, много их было и среди маркшейдеров. Женщины порой относятся к работе добросовестнее мужчин».

Нельзя отмечать пройденный участок крестиком — только галочкой. Иначе подземные духи обязательно напакостят.

«Когда были деревянные крепления, рабочие действительно ставили на них галочки, чтобы следующая смена видела, что на этом месте уже поработали. А о крестиках и духах я ничего не слышал…»

Шахтёру нельзя желать «Удачи!»

«Тут кто на что горазд. Я свою бригаду всегда напутствовал: «Так, братцы, давайте с богом!». А моя жена каких-то специальных слов не подбирала — спокойно провожала на работу и всё».

Зато почти все шахтёры прислушиваются к чутью крыс: если те массово бегут из забоя, значит, чувствуют приближающуюся опасность. Правда, не всегда: летом они выбираются наружу, чтобы погреться на солнце и найти пропитание, а ближе к зиме возвращаются обратно в шахту, в которой круглый год температура порядка 20 градусов тепла. Там хвостатых подкармливают шахтёры.
«Одно время у нас крыса жила в комбайне — ездила по шахте туда-сюда. Соорудила в этой машине гнёздышко, таскала в него огрызки колбасы, сала, хлеба. Шахтёров крысы, кстати, не кусают: такие сапожища попробуй прокусить! Был забавный случай. Идём мы как-то с одним фотографом по шахте. Он спрашивает: «Здесь крысы есть?». Я киваю: «Да, но они не такие, как на поверхности: чёрные, размером с кошку». Тот, вижу, испугался, жмётся ко мне: «Я, если честно, их боюсь. Неприятные существа». Мне пришлось его успокаивать: «Со мной они тебя не тронут, потому что знают меня как облупленного». Он продолжает жаться. Думаю, не понял моего юмора: «Это шутка: крысы здесь стандартного размера, пробегают очень редко. Не бойся!». Помню и другую ситуацию. Увидел однажды впереди себя крысу, захотел спугнуть её: взял кусочек породы и кинул. Попал ей прямо в голову. Она остановилась и давай крутиться вокруг себя. Я: «Ну, тебя в травмпункт что ли везти?!». И пошёл дальше. На следующий день увидел эту крысу на том же месте — умерла. Таким виноватым себя почувствовал, так жалко её стало: «За что ж я так?! Хотел лишь напугать, а получилось, что…»

«В шахте — принцип подводной лодки»

Имя: Игорь Овдин
Стаж работы: 27 лет
Место работы: шахта имени С. М. Кирова
Занимаемая должность: бригадир, сейчас — председатель профкома
«Мой лучший друг, с которым я сидел за одной партой, решил пойти по стопам родителей и стать шахтёром. Ну и я надумал и после восьмого класса поступил вместе с ним в горный техникум. Когда первый раз попал с экскурсией в проходческий забой, мне там сразу понравилось, несмотря на то, что было пыльно, темно и грязно».
Спрашиваю о трудностях и производственных травмах, он о других отвечает: «Бывают!», а о себе молчит. Шахтёры не привыкли жаловаться. Но всё же удалось узнать, что ему…
«…приходилось таскать цепи, буксы, барабаны, двигать рештаки. А они по 90-100 килограммов! Это большие нагрузки на спину. А однажды мы с ребятами крепили забой. Неожиданно сверху произошло отслоение горной массы — повалилось порядка 200 килограммов породы. Пострадал только я: сломались кости на правой ноге, руке и рёбра с правой стороны. Коллеги меня быстренько откопали, подняли на поверхность. Девять месяцев больничного — и я снова вышел на работу. В дальнейшем травма никак не напоминала о себе. Какого-то постоянного чувства опасности после случившегося я не испытывал: отношусь к такому как к рабочим издержкам. Есть же фраза «Куда Родина пошлёт, туда и пойду служить!» — так можно сказать и о работе в шахте: если нужно идти на опасный участок устранять аварию, значит, не задумываясь, собирайся и иди».

А вот о хороших рабочих моментах Игорь Овдин готов рассказывать охотно и много.
«После 27 лет работы в шахте главным воспоминанием остаётся — общение. Под землёй человек всегда более открытый, раскрепощённый. В забое он чувствует себя свободнее, может рассуждать на разные темы. Наверное, потому, что в шахте действует принцип подводной лодки: спустился работать, деваться уже некуда. Вокруг — замкнутое пространство, никакого горизонта, как на поверхности, нет. Либо будешь общаться, поддерживать другого и поднимешься с ним потом живым, либо будешь сам в себе…»
Приглядываюсь к лицу шахтёра — чёрных полосок под глазами нет.
— Не у всех они остаются?
— В основном у тех, кто постоянно находится в забоях. Мы в шутку называем их «тушированными». Но даже у них эти полоски видны только после смены: потом всё-таки отмываются.
Шахтёры — фанаты своего дела. Как бы тяжело им порой ни было, они всегда скажут пару-тройку хороших слов о работе.
«Мне нравится, что на шахте каждый день не похож на предыдущий: всегда разные задачи, рабочие участки. Я настолько полюбил свою профессию, что, наверное, ни я не смог бы без неё, ни она без меня. За всё время шахта стала для меня домом и семьёй».

«Дома хандра, а в шахте всё проходит»

Имя: Виктор Беспалов
Стаж работы: 17 лет
Место работы: шахта имени С. М. Кирова
Занимаемая должность: проходчик
Шахтёром Виктор стал не случайно — продолжил трудовой путь отца. Тот проработал проходчиком 33 года. Пообщаться с молодым рабочим удалось лишь 15 минут. После у него — выход на дневную смену. Но даже за это короткое время шахтёр смог передать атмосферу подземелья.
«В шахте как в погребе — замкнутое пространство. Запах сырости, под ногами — вода, грязь. В любой момент может отвалиться порода. Все шесть часов нужно работать в респираторе. От рабочего шума спасают беруши. Сейчас у нас проходы везде почти в человеческий рост, но встречались места, где и на коленях приходилось ползать. Главная сложность в том, что до рабочего места приходится далеко идти: три-четыре километра, час в пути. Пока дойдёшь до нужного участка, уже устанешь. Минут десять отдохнёшь и работаешь, не присев, до конца смены. Обратно тоже порой идём пешком. Что до травм, то они чаще всего бывают из-за несоблюдения техники безопасности. К примеру, как-то парень перелезал между движущимися вагонами. В итоге — у него открытый перелом бедра. Мой знакомый как-то сказал: «Меня в шахту не загонишь, пока там не сделают окошки. У меня клаустрофобия». Я, если честно, сам иногда, когда спускаюсь и слышу какие-то потрескивания породы, сразу думаю: «Не дай бог, что-то завалит сзади».

У Виктора, как и у других шахтёров, с работой ассоциируется не только опасность.
«Когда говорят о шахтёрах, часто вспоминают нашу чёрную подводку под глазами. Жена называет это «шахтёрским макияжем». Простым мылом его не отмыть, поэтому оттираю полоски ватным диском с кремом. Многие также думают, что под землёй человек чахнет. Я же, наоборот, заметил закономерность: дома у меня хандра, а в шахту спускаюсь, она через час уже проходит. Может, это какая-то подземная атмосфера так влияет?».

«Наверное, от своей судьбы не уйдёшь»

Имя: Сергей Акулов
Стаж работы: 20 лет
Место работы: шахта «Распадская»
Занимаемая должность: горнорабочий очистного забоя
Шахтёр Сергей Акулов в ночь с 8 на 9 мая 2010 года погиб в шахте «Распадская». Его вдове, Наталье, до сих пор непросто вспоминать то время.
— Междуреченск у нас — маленький городок, основная работа здесь — на шахтах и разрезах. Потому Серёжа и пошёл работать именно шахтёром. Сначала он работал на шахте Шевякова. Там тоже был взрыв, но бог тогда отвёл беду от моего мужа. Потом он устроился на шахту «Распадская». Я так переживала всегда за него, а он успокаивал: «Наташ, всё нормально будет, я же опытный».

На работу провожала его поцелуем и со словами «С богом!». Часто говорила ему: «Серёжа, я понимаю, какая у тебя сложная работа!». На что он сразу реагировал: «Нет, если бы ты сама спустилась туда хоть раз, только тогда бы поняла. А так…».
У него болели руки, спина, а из-за угольной пыли страдали лёгкие, отчего появился частый кашель. Но он никогда не жаловался на свою работу. Даже о страхе рассуждал спокойно: «Любому нормальному человеку страшно на такой глубине, но шахтёры вынуждены привыкнуть к таким условиям».
Из-за недостатка солнечного света и свежего воздуха в выходные он любил бывать на природе. Именно там он вспоминал о том, как юмор выручает даже в непростых ситуациях. Был, например, такой случай. Как-то мой муж и его более опытный коллега чуть не попали под обвал породы. Они успели вовремя отскочить. После этого провожатый и говорит: «Ну, Серёга, сейчас бы ты у нас был не акула (по фамилии Акулов), а камбала!». Вроде, жёстко сказал, но без юмора там никак нельзя. Или ещё пример: в шахте случилось задымление. Один молодой шахтёр так испугался, что схватил и свой самоспасатель, и чужой, и рванул. Всё обошлось тогда, но мужики потом смеялись и над тем парнишкой долго подтрунивали. Правда, будь в тот раз что-то посерьёзнее, шутка бы не появилась.
Рассказывал муж и о шахтовых крысах. Ребята всё время оставляли им что-нибудь из еды. Все верили, что их чуйка спасёт шахтёров от опасности. Звали всех своих мелких спасителей они Машками.
Перед трагедией Серёже обещали вручить награду, но в итоге не дали — не хватило нескольких лет. Потому её отдали звеньевому Серёжи. Мне было обидно за мужа, но он рассудил иначе: «Главное, что она досталась такому же простому работяге, как и я». По иронии судьбы звеньевой в роковой день отпросился и не вышел на работу. И, к счастью, остался жив.

Незадолго до взрыва муж не находил себе места. Часто у него в разговоре мелькали какие-то странные фразы. А ещё он тогда всегда и везде ходил с сыном. Друзья даже смеялись: «Тебя где-нибудь одного можно встретить?».
За несколько дней до аварии я шла по Коммунистическому проспекту, муж должен был ждать меня на лавочке. Обычно я всегда узнавала его. Но в тот день как будто сквозь него смотрела.
— Наташ, я здесь! Ты не видишь меня что ли?!
Всё это словно знаки какие-то были.

8 мая 2010 года он собирался в ночную смену. У нас дома закончился чёрный чай, а Серёжа пил только его. Он первый раз за всё время согласился выпить зелёный. Первый и последний… Он очень спешил на рабочий автобус, поэтому я даже не успела его поцеловать на прощание. На часах было 17.45.
С работы он всегда возвращался в 3.45. Если вдруг задерживался, у меня автоматически открывались глаза, я тут же ему звонила. Но в ту ночь я спала как убитая. Меня разбудил телефонный звонок. Проходя мимо другой комнаты, в которой обычно муж спит после смены, заметила, что в ней никого. «Уже светло на улице. Где он?» Ответила на звонок.
— На шахте произошёл взрыв. Скорее всего, в живых никого нет…
Тело достали на третий день после аварии. Ему было 44 года.
Первое время мне было настолько тяжело, что, когда видела автобус с надписью «Распадская», у меня начинало колоть сердце. Сыну сказала: «Если папа работал на шахте и я смирилась с этим, то после случившегося у меня навсегда останется страх. Тебя я под землю не пущу».
Сегодня сыну уже 18 лет — хочет учиться на маркшейдера. Так получилось, что и я теперь работаю на «Распадской» — машинистом воздухоразделительных установок. Мы подаём азот в то место, где когда-то погиб мой муж.
Мне кажется, что в жизни всё неслучайно: наверное, от своей судьбы не уйдёшь. Спустя столько лет у меня осталась гордость, что муж работал шахтёром. Ведь это по-настоящему мужская работа.
Читайте также:
Хозяйка подземного города
Материал на-гора: рекорды и события шахтёрской истории

This entry was posted in Газета Кемерова and tagged , , , , , , , . Bookmark the permalink. Both comments and trackbacks are currently closed.