Имя: Галина Игнатьевна Завадская,почетный гражданин Кемерова,кавалер ордена Ленина
Родилась: 1923 год, город Петропавловск
Живет: Кемерово.
10 октября заслуженному врачу России Галине Игнатьевне Завадской исполнилось 90 лет. За полвека работы педиатром ей приходилось лечить детей в голодных послевоенных кузбасских селах, держать за руку умирающих малышей и на свой страх и риск бесплатно выдавать беднякам лекарства. Если и есть в этом мире что-то святое, то это, без сомнения, ребенок, считает доктор Завадская.
Читайте также: Ровесники города: платье в луговые цветочки / Ровесники города: билет на Щегловск/Ровесники города: многоугольный мир/ Комнатный Пушкин и пожар в цирке
Алло! Квартира врача!
У меня всегда была большая семья. Правда, по молодости как-то даже в голову не приходило расспросить маму о корнях, о предках. Кто мы такие, Завадские, откуда? Из истории рода своего знаю лишь, что мой дедушка был человеком революционных взглядов, за что его и выслали из Польши в Сибирь.
Папа мой служил в приказчиках, а мама была домохозяйкой, воспитывала шестерых детей. Знаете, только благодаря мамочке я и вышла в люди. Всю жизнь горела на работе. И если вставал вопрос о том, чтобы срочно поехать на конференцию, симпозиум или просто в очередной раз задержаться, я знала: мама безропотно сделает все, чтобы помочь, и будет радоваться моим успехам.
Помню, когда у нас в квартире появился телефонный аппарат, она всегда отвечала на звонки так: «Алло! Квартира врача Завадской!». Меня такая торжественность поначалу смущала. Но мама стояла на своем: «Галя, ты – врач, а это святое».
Врачи всегда вызывали у меня и у родителей особое благоговение. Из детства отчетливо помню фельдшера по фамилии Сутулин: большой человек в огромной шубе, которого по вызовам возили на лошади. А одна из маминых приятельниц была акушеркой петропавловской амбулатории. Эти люди считались в городе с населением в 100 тысяч человек чуть не самыми интеллигентными и образованными. Мне же, тогда еще маленькой девочке, запомнилось: вот те, кто реально помогает другим. Ежедневно – и всю жизнь.
Галя, иди в детство!
Война началась, когда я окончила семь классов средней школы. Все мои подружки побежали в фельдшерско-акушерскую школу. Я, конечно, за ними. Думала, что на выходе буду настоящим врачом. Каково же было мое удивление, когда курсе на третьем я наконец-то поняла, что быть мне – всего лишь фельдшером. Как я расстроилась тогда! Но школу эту все-таки окончила и даже успела поработать в санитарной службе.
Вот вы представьте: война, голод, разруха. А к нам приезжает из омского мединститута профессор Старков студентов вербовать. Желающих поехать учиться дальше было раз, два и обчелся. Я поехала за Старковым и поступила. А проблема выбора, на какой именно факультет идти учиться, у меня решилась сама собой и очень просто. В то время главным врачом омской санэпидемстандии работала Анна Ильинична Лунина. Женщиной она была активной, деловой, резкой и категоричной. Из ее уст и прозвучало решающее: «Галя, к чертовой матери терапию и все остальное! Иди в детство!»
Видите, как в жизни бывает. В педиатрии я, по сути, оказалось случайно. Но никогда ни на секунду не усомнилась в правильности своего решения и не пожалела о своем выборе. Ведь если и есть в этом мире что-то святое, то это, без сомнения, ребенок.
Знаете, есть такое инфекционное заболевание – дифтерия. Оно дает тяжелейшее осложнение: миокардит, поражение сердечной мышцы. Ребенок с тяжелой формой дифтерии справиться с болезнью не в состоянии, он просто погибает. И он погибает в сознании. И вот ты, врач, держишь его на руках, знаешь, что через пять минут его уже не станет. А ребенок смотрит на тебя широко раскрытыми глазенками и …улыбается. Дети – они, правда, святые.
С Кузбассом мы познакомились в кино
Раньше перед началом каждого фильма в кино, куда мы бегали всей группой, зрителям демонстрировались киножурналы. Такие агитационные и пропагандистские подборки: ударные темпы, достижения, пятилетки, рекорды. В одном из киножурналов я и высмотрела Кузбасс. Первый же кадр – чистейшее голубое небо. Следующий – бесконечные поля желтого хлеба. Потом – индустриальный рай, заводы, фабрики, комбинаты. Одним словом, такая красотища, что дух у меня захватило. Конечно же, я загорелась мыслью о переезде. Правда, приехав сюда на старый вокзал, я поняла: картинка не совпала с киноэкранной. Но обратной дороги уже не было.
Мое освоение Кузбасса началось с Барзаса. Помню, приезжаю туда, захожу к председателю исполкома, представляюсь: мол, вот и я, буду теперь заведовать вашим райздравом и работать детским врачом. А председатель в ответ так разочарованно: «Ой, а нам врачей не надо! У нас же фельдшер есть, и мы им очень довольны». Но обратно меня, конечно, не отправили.
Выдали мне райздрав, а что с этим беспокойным барзасским хозяйством делать, я ни малейшего понятия не имела. Поначалу бывало, осматриваю пациента, больного ребенка и понимаю: чему нас учили профессора, что нам на лекциях рассказывали – просто не помню! Стремглав несусь домой, на бегу перечитываю справочники, конспекты. Вот так постепенно, день за днем, по крупицам копился опыт. А это самое бесценное, чем обладает человек.
«…и потянулась вереница страждущих»
Послевоенную разруху особенно тяжело переживала деревня. Без содрогания я это время вспоминать не могу до сих пор. Помню, выдали мне поручение: ехать с агитбригадой в Дмитриевку и подписывать людей на заем. В то время так называли облигации, покупая которые мы фактически занимали государству личные деньги. После войны в такой помощи страна, без сомнения, очень нуждалась. Но ведь отправляли нас не куда-нибудь, а в село. При этом самая маленькая облигация стоила 25 рублей. А теперь представьте, какими средствами располагали тогда колхозники, эти несчастные люди, которые работали за «палочки» трудодней и в буквальном смысле выживали в самых сложных условиях.
Приехали мы в деревню и пошли по домам. Заходим в одну усадьбу – пусто. Идем в следующий двор – только ребятишки бегают, взрослых нет. И такая картина по всей деревне. Что делать? Отправились мы с бригадой к председателю сельсовета. А он нам: «Знаю, куда все пропали! В тайге они, ушли на заготовку леса». Понимаете? Люди, зная заранее, что к ним придут подписывать на заем, решили хоть таким нехитрым образом, но спрятаться. Ведь отказать нам они права не имели.
Мы отправились на поиски. Долго шли по тайге и вдруг на большой поляне, залитой солнцем, увидели дмитриевских колхозников. Человек, наверное, 20. Мы поздоровались. Ответили нам сдержанно. Прошло еще несколько минут в настороженном молчании. Первыми заговорили женщины. В лицо молодому председателю они бросали с укоризной хлесткие слова: «Ты же знаешь, нам есть нечего! У нас дети больные, мы лекарства купить не можем, а ты нас на облигации пришел подписывать!» И тут я просто закричала: «Я – детский врач! Я вам помогу! Приходите ко мне в райздрав с рецептом, и мы выдадим вам все лекарства».
Тогда я не понимала, что есть штатное расписание, есть нормы выдачи препаратов. Я знала одно: тем, кому срочно нужны лекарства, я хочу помочь. Потому что так можно спасти жизни еще одного ребенка. Молва обо мне разнеслась со скоростью света по всему району. И к «доброму доктору» в Барзас, где в счет райздрава раздаются лекарства нуждающимся, потянулась вереница страждущих…
Конечно, с моей стороны подобное меценатство было поступком нерациональным и недальновидным, что мне, собственно, некоторое время спустя доходчиво объяснили. Но главный вывод я для себя сделала. И спустя многие годы, занимая руководящие должности и видные посты, все-таки не уставала напоминать коллегам: никогда не отказывайте в помощи тем, кто обращается к вам из деревень и сел. Никогда не говорите им: обращайтесь, мол, в областную больницу и действуйте по правилам. Не прикрывайтесь формальностями! Я всегда верила в то, что можно не чванится и оставаться человеком на любом посту.
Ставить прививки — с милиционером
Яначинала работать в крайне тяжелое время, когда от коклюша, кори, дифтерии и скарлатины умирало огромное количество детей. О том, что такое прививки, медицина только-только начинала узнавать на практике. Опыта у нас еще толком никакого не было, да и население вакцинации очень сопротивлялось. «Еще чего – ребенка колоть! Ничего нам не нужно, мы и так здоровы!» – тогда такие фразы были вполне обычной реакцией.
Но возможности наши росли, и конец 40-х годов стал для Кемерова эпохой прививок. Прививали через родительское «не хочу», иногда даже брали с собой на вакцинацию милиционеров. Убеждали, уговаривали, давили на матерей. Объясняли, что прививка – это жизненная необходимость.
Сколько воды с тех пор утекло, а ведь и сейчас нет-нет, да и встретишь маму, которая говорит: «Зачем все эти прививки, это только лишняя нагрузка на иммунитет! Нет кори, нет скарлатины, не буду прививать ребенка!» К таким мамам я хочу обратиться особо. Поверьте, это – непростительная ошибка. Любая болезнь, которую мы считаем побежденной, может в любое время вернуться. Не нужно считать, что эти болезни никому уже не страшны. В жизни все меняется, постоянно перерождается. Мутируют вирусы и бактерии, вызывающие тяжелейшие заболевания. А ведь мы существуем в условиях тотальной урбанизации. Спим в бетонных коробках, дышим газом, едим химикаты. Чтобы человеческий организм смог адаптироваться к этим условиям, уйдет еще не одно еще столетие. Помочь ему, организму, в этом процессе приспособления очень сложно.
Дать свободу ребенку
Была такая веха в моей карьере: я работала в «Доме ребенка» главврачом. Первый рабочий день. Пришла, заглянула в каждую палату: дети все тощенькие, маленькие, в чем только душа держится. И смертность, понятное дело, высокая. Медперсонал делал все, что мог, врачи очень старались. Но понимаете, какой парадокс: послевоенные годы, нищета, жизнь впроголодь, болезни кругом, а женщины, соскучившиеся по мужчинам за Великую Отечественную, рожают, рожают и рожают.
Что же оставалось делать нам, медикам?Брошенных и больных детей было очень много. Собрала я всех сотрудников «Дома ребенка», погоревали с ними и решили внедрять новую программу. В то время активно трудился московский профессор Марк Исаевич Алевский. И именно он разработал стратегию эффективного снижения детской смертности в медучреждениях страны. Программа включала три основных позиции. Первое – дать свободу ребенку, второе – полноценное питание, третье – свежий воздух.
Первый делом мы следили за тем, чтобы наши дети не лежали пластом в кроватках, завернутые в чистенькие пеленки, а двигались. Вместо полужидких смесей давалималышам кефир. Поверьте моему опыту: он спас жизни сотен детей. И до сих пор каждой маме говорю: кефир, рыбий жир и творог – три кита детского здоровья.
О духовности – молча
Меня иногда спрашивают: вот советская медицина, она же отвергала любое духовное начало, наверное, ни один из медиков не верил в Бога? Что я могу сказать: нас так воспитывали. У мамы, конечно, были иконки, но религиозные взгляды в нашей семье никогда нам, детям, не навязывались. И хотя в церковь мы бегали, куличи и яички святили, в ранг культа эти обычаи родители не возводили.
Теперь, в свои 90 лет, я, конечно, понимаю: мы, люди, все-таки материалисты и верим только в то, что можно увидеть и потрогать. Изредка я бываю в церкви. Плохо понимаю, что там говорят, но искренне стараюсь вникнуть, стараюсь себя на эту волну настроить. Дома у нас есть великолепная большая библия, которая перешла маме еще от бабушки. Храню ее как семейную реликвию, но признаюсь честно: никогда ее не читала. Говорить вслух о духовном у нас тоже как-то не принято. Каждый сам про себя все тихонько думает.
Знаете, за всю свою долгую жизнь я никогда никого ни о чем не просила. Никогда не беспокоила людей личными просьбами. Запомните: кто просит за себя, тому впоследствии всегда мешают работать правильно и хорошо. Хочу передать вам эту мудрость. Много раз убеждалась: если уж и просить, то – за других. Как бы плохо вам ни было, не унижайтесь просьбами. Ведь порой тот, у кого вы хотите просить, сам ничего не стоит.